|
«Сцена у Новодевичьего монастыря», репродукция, 1874 год
1874
Путь оперного первенца Мусоргского к зрителю был сложен и тернист: от завершения одной из ключевых русских опер до ее мировой премьеры прошло пять лет. Представив рукопись в Дирекцию императорских театров весной 1870-го, вместе с отказом Цензорского комитета композитор вскоре получил предложение радикально переработать свое произведение. Двадцать месяцев работы – и из-под пера Мусоргского выходит вторая редакция “Бориса Годунова” (1872), к первоначально сочиненным семи картинам партитуры прибавившая любовную линию Лжедмитрия и Марины Мнишек и финальную сцену народного восстания под Кромами. На этот раз композитору пришлось ждать цензурного разрешения два года: опера увидела свет рампы 27 января 1874 года в Мариинском театре.
Дирекция главной музыкальной сцены страны отнеслась к постановке многострадального произведения с подобающей ситуации ответственностью – руководителем премьеры выступил лично главный дирижер театра Эдуард Направник, авторов спектакля консультировал выдающийся историк Николай Костомаров. Любопытно, что “Бориса Годунова” Мусоргского публика впервые увидела в оформлении академиков Михаила Бочарова и Матвея Шишкова, созданном четырьмя годами ранее для мировой премьеры “Бориса Годунова” Пушкина: в Петербурге конца XIX века драматические и музыкальные труппы образовывали единый организм, а декорации спектаклей Александринского театра частенько использовались в постановках императорской Мариинки – и наоборот.
«Портрет артиста Федора Ивановича Шаляпина в роли Бориса Годунова», Александр Головин, 1911 год
1911
Первая постановка “Бориса Годунова” продержалась в репертуаре Мариинского театра всего восемь сезонов: как ни сложно в это поверить сегодня, но музыкальный язык оперы казался современникам композитора излишне радикальным и сложным для восприятия. “Борис” вернулся на Мариинскую сцену только в 1904 году в редакции Николая Римского-Корсакова, сгладившего фирменные шероховатости стиля Мусоргского и приблизившего звучание партитуры к акустическим канонам эпохи романтизма. Главным героем спектакля стал 31-летний Федор Шаляпин, уже успевший к тому времени сделать роль царя-убийцы своей визитной карточкой. Не слишком довольный режиссурой штатного постановщика Мариинки Осипа Палечека, Шаляпин не принял и хронологически следующего прочтения оперы, в 1911 году доверенного Дирекцией императорских театров Всеволоду Мейерхольду.
Между тем трактовки режиссера-экспериментатора и знаменитого певца во многом совпадали. Мейерхольд ставил “Бориса Годунова” не о противостоянии царя и народа, не о столкновении власти и угнетенных: из оперы Мусоргского он вычитывал конфликт личности и враждебного окружения, угнетающего героя, выглядевшего интеллигентным, склонным к рефлексии преступником, списанным чуть ли не с персонажей романов Достоевского. В схожем ключе интерпретировал “Бориса” и Шаляпин: если в спектакле 1904 года он показывал Годунова безумцем, то семью годами спустя душевные муки царя сменились духовными – протагонист терзался не столько своими злодеяниями, сколько несовершенством мироздания.
Постановка 1928 года, «Сцена из 2 акта»
1928
Авторы первого в послереволюционном Ленинграде “Бориса Годунова” были одержимы воистину мессианским пафосом – они осуществляли первую в ХХ веке постановку, в которой опера Мусоргского звучала полностью, без сокращений и купюр – и, к тому же, в авторской оркестровке. Получивший имя “Акоперы” бывший Императорский Мариинский театр отдавал должное композитору-революционеру: дирижер Владимир Дранишников восстановил все сцены, ранее не допущенные к исполнению цензурой – так, через шестьдесят лет после сочинения прозвучала, наконец, сцена у собора Василия Блаженного, без которой сегодня невозможно представить ни одну постановку “Бориса Годунова”.
О важности этого проекта для тогдашнего руководства театра можно судить хотя бы по тому факту, что дирекция “Акопера” объявила конкурс на лучшее оформление премьеры – вместе с Николаем Акимовым в нем приняли участие все ведущие ленинградские художники конца 1920-х годов. Выигравший в итоге своеобразный “тендер” сценограф Владимир Дмитриев предпочел резко порвать со всей предшествующей сценической традицией “Бориса Годунова”. Режиссер Сергей Радлов так комментировал замысел спектакля: "Показать Москву на переломе XVI - XVII веков не в застывшей монументальной пышности, а как бы увиденную глазами заезжих иностранцев – "татарскую Византию", смесь роскоши с нищетой, шелков и самоцветов с невылазной грязью, флорентийского зодчества с колпаком Юродивого. Мусоргский – это отрицание оперной пышности, нарядной красивости, протест против сусального богатства".
Сцена Кромы. Фото Е.Лесов
1949
К авторской партитуре “Бориса Годунова” обратился и следующий постановщик оперы Мусоргского – главный режиссер Ленинградского государственного академического театра оперы и балета имени С. М. Кирова Илья Шлепянов. Выбор редакции для него был “вопросом идеологическим, вопросом мировоззрения: Мусоргский хотел видеть "Бориса" в лаптях, а Римский-Корсаков показывал его в парче”. Движение режиссерской мысли устремлялось к финальной картине массового восстания под Кромами: в протагонисты откровенно антимонархического по духу спектакля выводился народ с его стихийностью, выливающейся в бунт против бояр и царя-узурпатора. Шлепянов обострял классовые противоречия “Бориса Годунова”, подчеркивая контраст между роскошью дворцовых убранств и бедностью простонародных интерьеров. Сочиненный по всем правилам ассоциирующегося с искусством сталинского времени “большого оперного стиля”, этот монументальный, масштабный, живописно богатый “Борис Годунов” стал одним из символов ленинградской музыкальной сцены и надолго задержался в репертуаре. К самым известным возобновлениям постановки следует причислить версию 1959 года, выпущенную уже после смерти Шлепянова и впервые представившую Северной столице редакцию оперы Мусоргского, осуществленную Дмитрием Шостаковичем.
Сцена из спектакля «Борис Годунов», режиссер Борис Покровский, 1986 год
1986
Постановка Бориса Покровского, Игоря Иванова и Юрия Темирканова – мягкие подвесные декорации, пышные исторические костюмы, обилие золота и свечей – подводила итог вековой сценической истории “Бориса Годунова”, резюмируя традицию интерпретации “народной музыкальной драмы” Мусоргского как пышного многоактного le grand spectacle, зрелища придворного и парадного. Оммаж декоративному театру прошлого, этот спектакль напоминал о неотвратимости грядущей режиссерской ревизии классического оперного наследия, которой через несколько лет займется преемник дирижера постановки Валерий Гергиев. В музыкальном плане “Борис Годунов”-1986 еще ближе подводил к авторскому первоисточнику: Юрий Темирканов пользовался только что выпущенной в Оксфорде партитурой британского дирижера Дэвида Ллойд-Джонса, основанной на черновиках, автографах и архивных документах Мусоргского.
«Борис Годунов» в постановке Андрея Тарковского, Борис – Роберт Ллойд. Фото В.Григорович
1990
Единственная оперная постановка Андрея Тарковского, осуществленная в 1983-м в лондонском Ковент-Гардене, уже после смерти великого кинорежиссера была репатриирована в Ленинград в 1990 году только-только приступившим к обязанностям художественного руководителя Мариинки Валерием Гергиевым. Визуальный лейтмотив оформленного художником “Зеркала” Николаем Двигубским спектакля-катастрофы – неумолимое движение отсчитывающего ход времени гигантского шара-маятника. Появившийся под занавес эпохи перестройки, шекспировского масштаба “Борис Годунов” Тарковского сегодня воспринимается эпиграфом к новейшим прочтениям оперы Мусоргского, которые появятся на Мариинской сцене в девяностые и нулевые годы. Заглавную партию на ленинградской премьере исполнил игравший у Тарковского выдающийся британский бас Роберт Ллойд: впоследствии изданный на DVD, этот спектакль войдет в историю едва ли не самым успешным международной копродукцией Мариинского театра.
Сцена из спектакля, режиссер Александр Адабашьян. Фото Н.Разина
1997
Хронология постановок оперы Модеста Мусоргского на петербургской сцене складывается в сюжет постепенного возвращения к оригинальному замыслу композитора. После двух спектаклей, основывавшихся на близкой к первоисточнику версии Дэвида Ллойд-Джонса, Мариинский театр наконец решается на радикальный жест: восстанавливая историческую справедливость, Валерий Гергиев дирижирует первой авторской редакцией “Бориса Годунова” 1869 года – той самой, что была когда-то отвергнута Цензорским комитетом Дирекции императорских театров. Задавшись целью ввести оперу в контекст актуального искусства, руководство Мариинки находится в поиске новых творческих кадров – и потому приглашает к сотрудничеству до сих пор не работавшего в музыкальном театре кинорежиссера Александра Адабашьяна. Его постановке суждено было стать одним из первых вестников эпохи режиссерского Sturm und Drang, под знаком которого петербургская Театральная площадь существовала на рубеже веков. Опера Мусоргского играется без антракта, семь картин партитуры (без польских сцен и финала “Бунт под Кромами”) стыкуются по принципу кинематографического монтажа, спектакль длится два с небольшим часа и выглядит постскриптумом к трактовке Андрея Тарковского: безвременье и запустение, тяжелые свинцовые облака, зависшие между небом и землей истлевшие церковные маковки и режущий свет лагерных прожекторов.
Сцена из спектакля, режиссер Виктор Крамер. Борис – Евгений Никитин. Фото Н.Разина
2002
В далеком 1911 году Всеволод Мейерхольд хотел поставить “Бориса Годунова”, очистив драму Мусоргского от всякого быта. Девяносто с лишним лет спустя замысел великого режиссера воплотился в спектакле Виктора Крамера – его постановку критика признала “свободной от обстоятельств места и времени”. Копродукция с легендарным миланским театром Ла Скала и первая в новом тысячелетии петербургская версия оперы Мусоргского стала бенефисом американского театрального художника Георгия Цыпина. Он ваяет “Бориса” из своего любимого материала – похожего на слюду пластика. Никакого Новодевичьего монастыря, никакого собора Василия Блаженного – спектакль смотрится чередой ослепительных галлюцинаций, преследующих теряющего рассудок протагониста. Вместо народных масс – серый пепел, вместо трона и царской мантии – золоченая клетка, вместо бояр – неодушевленные идолы. В главных ролях заняты молодые лидеры мариинской труппы: Борис Годунов – Евгений Никитин, Юродивый – Евгений Акимов, дьяк Щелкалов – Василий Герелло.
| |
